«Подлинная инклюзия»
Доцент Школы филологии Высшей школы экономики (ВШЭ), учитель Лицея ВШЭ Михаил Павловец написал сообщение на личной странице в «Фейсбуке», в котором коротко изложил свои взгляды на «подлинно инклюзивное» образование. По мнению Михаила Георгиевича, в России под инклюзивным образованием, как правило, понимают создание особых условий внутри типового образовательного пространства для детей с ОВЗ. Для одаренных детей при этом создаются отдельные школы – «образовательные оранжереи и инкубаторы», в то время как настоящая инклюзия предполагает организацию «типового образовательного пространства», в котором талантливые и мотивированные дети играют в баскетбол, ходят в походы и на экскурсии вместе с другими, обычными детьми, в том числе и с детьми с ОВЗ, и лишь на занятия по предметам, в которых они проявляют явные способности, отправляются в отдельные кабинеты или даже в другую образовательную организацию.
Сообщение спровоцировало яркую и содержательную дискуссию с участием педагогов, психологов, родителей. Участники обсуждения высказывали разнообразные взгляды, зачастую полярные.
Тема школ для детей с повышенными учебными способностями занимает меня уже много лет, поэтому считаю возможным поделиться с читателями своей точкой зрения.
Учить всех, финансировать одинаково
Прежде чем изложить взгляды на проблему школ для способных и мотивированных детей, назову два важных, на мой взгляд, тезиса. Во-первых, считаю, что хорошо учить нужно всех, а не только одаренных и талантливых, о чем неоднократно писал на портале. Во-вторых, образовательные организации для способных школьников ни к коем случае не должны получать повышенное государственное финансирование. Если в каком-то субъекте РФ создается, например, губернаторский лицей, то туда не должны направляться финансы за счет других школ региона, стягиваться кадровые ресурсы и поставляться лучшее оборудование.
При соблюдении этих двух условий функционирование селективных образовательных учреждений с учебными программами повышенной сложности считаю справедливым и оправданным.
Образ «инкубатора» вместо аргументов
Не слышал ни одного сколько-нибудь разумного и убедительного аргумента, почему нужно закрыть СУНЦ МГУ или Вологодский многопрофильный лицей, Президентский физико-математический лицей №239 в Санкт-Петербурге или Республиканский лицей для одаренных детей в Саранске, Физтех-лицей им. П.Л. Капицы в Долгопрудном или столичную школу «Интеллектуал». Вместо веских аргументов обычно слышны образные слова об «инкубаторах» и «оранжереях», в которых в тепличных условиях «взращиваются» умные детки. Однажды директор московской школы №548 «Царицыно» Ефим Рачевский вообще назвал школы для одаренных детей «лепрозориями». Возможно, Ефим Лазаревич хотел дать отсылку к повести братьев Стругацких «Гадкие лебеди», но во время дискуссии это прозвучало так, словно народный учитель России считает школьников из СУНЦ МГУ или школы «Интеллектуал» прокаженными.
Не раз замечал, что в дискуссиях звучат голоса не столько против школ со сложными учебными программами, сколько против формального деления детей на одаренных и неодаренных. Мне оно тоже не по душе. Более того, опираясь на свой опыт, могу утверждать, что большинство детей из таких школ – это обычные ученики, только более мотивированные и целеустремленные, чем их сверстники. И, конечно, в зависимости от профиля образовательной организации или класса, они решают более сложные задачи, глубже погружаются в иностранные языки или детальнее анализируют исторические события, чем дети из школ со стандартной программой.
Еще одно наблюдение: многие из тех, кто называет школы, в которых учатся способные и мотивированные дети, «инкубаторами» и «оранжереями», даже не подозревают, что учеба в таких «теплицах» – это тяжелый труд. Не менее тяжелый, чем, скажем, изматывающие тренировки юных хоккеистов, бесконечные упражнения музыкантов или бесчисленные рисунки начинающих художников.
Селекция
Вы когда-нибудь слышали о таких, например, требованиях общественности: хоккейный тренер детско-юношеской спортивной школы (ДЮСШ) должен на площадке заниматься одновременно и с игроками, которых приглашают в различные юношеские сборные, и с теми, кто едва стоит на коньках? Чтобы попасть в сильную ДЮСШ к опытному и умелому тренеру, нужно пройти жесткий, а иногда и жестокий отбор, и это воспринимается как само собой разумеющееся.
Почему деление на одаренных физически или музыкально и тех, у кого таких врожденных данных нет, никого не возмущает, даже наоборот – приветствуется, а селекция по умению решать математические задачи вызывает у многих негативную реакцию?
Из-за отсутствия музыкального слуха меня никогда не брали в хор, в конкурсе рисунков «сеятеля» я мог бы состязаться разве что с Остапом Бендером, мои табуретки на уроках труда не всегда стояли ровно, но на интеллектуальных и спортивных соревнованиях у меня случались успешные выступления. Мне, разумеется, никто не может запретить петь – как в душé, так и в дýше, но не думаю, что есть смысл на этом основании принимать меня в «инклюзивную музыкальную школу».
Возможна ли «подлинная инклюзия»
Ненадолго отвлечемся от школ с учебными программами повышенной сложности.
Учителя с большим опытом преподавания в разных школах выделяют несколько групп детей, чье присутствие в классах переводит организацию «подлинно инклюзивного образования» из категории практических проблем в разряд «а почему бы и не помечтать». Чаще всего речь идет о детях с нарушениями интеллектуального развития и расстройствами поведения и общения.
Разумеется, можно сослаться на мировой опыт или привести примеры российских школ, в которых вместе со всеми учатся дети с РАС и ДЦП, слабовидящие и слабослышащие (не более 2-3 человек с ОВЗ в классе), но давайте говорить начистоту. Вы знаете учителей, способных эффективно работать в 8-м, предположим, классе из 25-30 человек, в котором учатся и призер Всероссийской олимпиады по математике, и ребенок, не способный решить простую арифметическую задачу в одно действие, и подросток с девиантным поведением, игнорирующий любые слова и действия педагогов?
Стоило бы, конечно, вообще понять, каким образом смог оказаться в 8-м классе школьник, не умеющий решать простенькие задачки? Да очень просто: оставлять на второй год и ставить двойки фактически нельзя, вот он и добрался до 8-го класса. Представители Рособрнадзора приводят официальные данные: более чем в трети школ России свыше 30% учеников 5-6-х классов не осваивают программу по русскому языку и/или математике. Жаль, чиновники забывают добавить, что этот факт совсем не мешает неуспевающим переходить в следующие классы.
Полагаю, многие читатели заметили, что департаменты и управления образования после конфликтов с участием школьников с девиантным поведением еще ни разу не предложили учителям рекомендаций и алгоритмов, как поступать в той или иной нестандартной ситуации. Чаще всего все заканчивается увольнением директора.
Едва ли в условиях игнорирования проблем учителей, бессильных и бесправных в конфликтах с подростками, у которых наблюдаются явные признаки расстройства поведения, и «двойной бухгалтерии» с двоечниками имеет смысл рассуждать о «подлинно инклюзивном образовании».
Школ мало – разговоров много
Возвращаемся к школам с учебными программами повышенной сложности. Почему сам факт существования таких образовательных организаций вызывает негативную реакцию? Их количество столь незначительно на фоне безбрежного моря школ с откровенно слабыми результатами, что, казалось бы, о них должна дискутировать лишь небольшая группа экспертов. Но у нас – и это, на мой взгляд, парадоксально – предпочитают говорить о небольшой части сильных школ, игнорируя по-настоящему острую проблему слабых образовательных учреждений, доля которых, по результатам международных исследований, достигает 25%. Проектов, ориентированных на реальную помощь детям, испытывающим трудности в обучении, практически нет. Их только сейчас начинают обсуждать.
Негативное отношение к одаренным, способным, успешным детям подогревается регулярными сообщениями СМИ о запуске новых технопарков «Кванториум», региональных центров, функционирующих по модели сочинского «Сириуса», Домов научной коллаборации и центров «IT-КУБ». Никакого отношения к школам, о которых идет речь в статье, эти новости не имеют, но создают ощущение повышенного внимания государства исключительно к нуждам талантливых детей.
Мешают ли школы с учебными программами повышенной сложности развитию остальных образовательных организаций? Поможет ли закрытие таких школ решению задачи преодоления школьной неуспешности?
Для обстоятельных ответов на эти вопросы мне потребуется написать несколько статей. Пока отвечу коротко: нет, не мешают; нет, не поможет. Если потребуется расшифровка, готов развернуто ответить в комментариях под статьей на портале или в «Фейсбуке».
Прекрасная мечта
Михаил Павловец, изложивший свои взгляды на «подлинно инклюзивную» школу, сформулировал, в сущности говоря, мечту. Мне она очень импонирует, но я не верю в возможность ее реализации. Во всяком случае, в рамках классической классно-урочной системы.
Меня очень беспокоит, что в обществе нарастает недовольство «элитарностью» школ, в которых учатся способные и мотивированные дети. Как правило, такие слова произносят люди, имеющие лишь отдаленное представление о том, как происходит отбор в эти образовательные учреждения, кто там учится и каким образом организован учебный процесс.
Рекомендую прочитать интервью с выпускниками российских школ 2016 года – Иваном Самоделкиным (Московская школа на Юго-Западе №1543) и Лилией Блюминой (Санкт-Петербургская классическая гимназия №610). Такие замечательные молодые люди не могли учиться в «инкубаторах», они окончили прекрасные российские образовательные организации, и мне очень жаль, что подобных школ в нашей стране до обидного мало.
